Елена Онежина

Надо торопиться. Сеня это понимает. Он не мешает, не путается под ногами, не лезет, куда не просят. Он, ждет, когда же наконец можно будет начинать. А мама долго-долго несет табуретку, встает на нее, достает с антресолей одну коробку, другую... Сейчас вот... Ох... Сейчас... Они будут украшать елку. Вот она стоит. Сеня посмотрел на нее и засмеялся от радости. У них для нее - и шары, и мишура, и шишки, и сосульки и много еще чего, но самое главное - серебряная верхушечка с пятью колокольчиками. Сеня уже давно - два дня - знает, что ему можно будет украшать елку. В прошлом году он не украшал. Это точно. Он бы запомнил. А позавчера, когда шумно и весело ввалился папа, пахнущий своими сигаретами, морозным воздухом, влагой инея, подтаявшего на воротнике и шапке, и крякнув свалил елку с плеча: "Вот, Сем, принес вам... Украшайте..." - у Сени томительно и сладко заныло сердечко. Елка, лежащая на полу, опутанная сеткой, как плененная русалка, была так сказочно хороша, так красива, но не величавой, торжественной красотой, а какой-то жалкой, ускользающей, зыбко-печальной. Сеня смотрел на нее, и только одну ее и видел, не замечая суетящихся вокруг родителей - как будто она сама встала, сбросив путы, прошла послушно в отведенный для нее угол и покорно застыла в нем, замерла в кротком ожидании. А когда, оттаяв, она начала пахнуть - пронзительно и грустно, но наполняя душу такой надеждой на скорую радость, суля такое невиданное счастье, что Сеня почувствовал, как горячая волна подступает, подступает к горлу... и не сдержал слез.

А потом Сеню увели к бабушке. И хотя мама пообещала, что без него украшать не будет, что-то испуганно вспорхнуло в груди, когда он услышал из трубки: "Сыночка, мне еще ночь надо отдежурить, я завтра..." Завтра... Как завтра? Завтра - Новый Год! А когда ж украшать? Или мама уже?.. "Ничего, ничего сыночка, я рано-рано приду, и мы быстренько сделаем..."

А назавтра было Утро. Самое солнечное, самое морозное, самое сверкающее из всех утр! Никто еще не видел такого утра! От бабушки шли пешком, и от ожидания и радостного возбуждения Сеня всю дорогу дрыгал ногами при ходьбе, пока мама не сказала, чтобы он не дергался как припадочный. Сеня весело и мирно засмеялся и съел втихаря пригоршню снега.

"И вот сейчас, и вот сейчас..." - громко распевает Сеня, пока мама несет в зал коробки. Звонок. Мама говорит по телефону, но эта задержка хоть и заставляет Сеню дрожать от нетерпения, не может омрачить его радости, к тому же догадливый Сеня прекрасно знает, кто звонит. Это папа звонит. Мама всегда так тихо с ним разговаривает. А еще догадливый Сеня прекрасно знает, кто к ним сегодня придет. Папа придет. Сеня сам радуется своей догадливости - мама купила эту кислячую морковку для салата, который кроме папы никто не ест. Ох! Ну папа ж придет, а время идет, а мама звонит, а елка стоит... Пора, пора! Сеня схватил макушечку и, встав на табурет, потянулся-потянулся к русалочьей головке, пытаясь водрузить на нее драгоценную корону... Но русалки не признают людских украшений - встрепенулась, качнулась, уворачиваясь и... Сеня стоял на табурете и все еще улыбался - он видел и осколки и мамины глаза, но не мог и не мог поверить в случившееся... И тем сильнее обрушилось оно на него, спустя минуту, придавив болью и виной такой невыносимой тяжести, что невозможно стало не только говорить и плакать, но дышать и жить.

Как сквозь вату, слышит Сеня сквозь эту боль: "Нет, ну что за ребенок! Зачем ты туда полез? Ну что надо сказать?.."

Вот опять это слово "прости"... Ну при чем здесь "прости"? И что такое это "прости"? "Прости" говорит он бабушке, когда, купаясь, забрызгивает пол. Ленке Черновой вчера он сказал "прости", когда так ее дернул в сказке про репку, что у нее лямка от сарафана лопнула. Но при чем здесь его страшная вина? Что с ней может сделать это коротенькое "прости"? У него есть, есть оправдание, но в том-то и дело, в том-то и ужас, что Сеня и сам его не может высказать, а только чувствует всей душой. Оно ведь не в том, что он хотел побыстрее начать украшать елку, вернее - не только в этом. Оправдание - это и папина кислячая морковка, и искрящийся в солнечном свете воздух сегодняшнего утра, и приглушенный мамин говор по телефону, и вкусные бабушкины блинчики сегодня на завтрак, и этот не с чем не сравнимый запах хвои в тепле комнаты... И много-много другого, чего и вспомнить Сеня не может, но что мягко теснится в его душе, не оставляя пустым и холодным ни одного уголочка. И вот это все огромное, важное нужно "сказать"! Разве это возможно? А сказать маленькое, куцее, и, что хуже всего - мамой уже подсказанное "прости" - это значит отказаться от того огромного и важного, значит признать, что все это не больше мокрого пола или порваной лямки. Ох! Уж лучше и не говорить вовсе.

А вечером, когда Сеня выходит наконец из своей комнаты - измученный, отупевший от невыплаканной тяжести, равнодушный к праздничному столу и даже к украшенной елке, к ним приходит Дед Мороз. "Ну, здравствуй, Сеня!" - громко и торжественно начинает Дед Мороз, и Сене становится чуточку неловко за него - ведь он все знает, зачем же он здоровается с ним, как будто ничего не случилось? Сеня молчит, опустив голову, и тогда говорит мама: "Здра-а-а-авствуй, Дедушка Мороз! Ты знаешь, ведь Сеня, к сожалению, себя не очень хорошо вел..." Сеня еще ниже опускает голову - он прекрасно понимает, что означают эти мамины слова. Но урезание подарков сейчас не беспокоит его, только как-то неприятно, что мама говорит голосом воспитательницы на вчерашнем утреннике. А мама добавляет: "Но ничего, Дедушка Мороз, я думаю, Сеня в следующем году будет себя хорошо вести - он сейчас попросит прощения, а потом прочитает тебе стишок..." И ведь Сеня очень хорошо знает этот стишок! Они так долго учили его с мамой, и он так нравился Сене - особенно строчка "вырастет из сына свин, если сын свиненок". (Когда мама в первый раз прочла Сене этот стих, он здорово обрадовался, что найдена, наконец, замена трудному слову "поросенок", с которым Сеня не очень дружил, произнося его как "пасоренок"). Но Сеня по-прежднему молчит, и мама, которой больше всего хочется обнять его и крепко-крепко прижать теплую головку с папиной - на боку - макушкой, в воспитательных целях продолжает: "Вот видишь, Дедушка Мороз, какой Сеня упрямый мальчик..." Дед Мороз внимательно смотрит на Сеню, и вдруг тихим - не тем, которым здоровался, а совсем, совсем другим голосом говорит: "Да нет, Сеня не упрямый - я его давно знаю..." Сеня поднимает взгляд на Деда Мороза и видит в грустных родных глазах такое участие, такую любовь, что понимает - вот он знает, знает все, что не может высказать Сеня, а только чувствует всей душой... И Сеня, набрав столько воздуха, что чуть не задохнулся на вдохе, бросился к нему, и зарывшись лицом в шубу, пахнущую морозом и папиными сигаретами, заплакал-закричал так громко, так исступленно-отчаянно, но и с таким невыразимым облегчением, как не плакал еще никогда.

№12, 2005

Вам понравилась статья? Полезной ли она оказалась для Вас? Мы будем признательны, если вы оцените свои впечатления от прочитанного.